Мы – рыночники-реалисты. Этим мы противопоставляем себя рыночникам-фундаменталистам, которые последние 20 с лишним лет натягивают на Россию «одежки», которые хороши для развитых экономик. Однако они плохи для тех экономик, которые хотят уйти в быстрый рост, модернизацию, получить иное качество жизни населения.
В какой экономике мы живем?
Российская экономика превратилась в экономику латиноамериканского типа — огосударствленную, существующую по модели обмена сырья на бусы, оборудование и технологии. Она полностью зависит от внешних факторов, от курса доллара, от внешних цен на сырье, от внешнего притока капитала.
Наконец, это экономика, которая потеряла возможность производить простые вещи. Мы выпускаем 250-350 металлорежущих станков в месяц. Степень зависимости от импорта в области технологий и оборудования, инструмента и электроники составляет соответственно 85, 90, 95 процентов.
Российская экономика является уникальной по уровню офшоризации. Она стала операционным цехом, когда собственность, доходы, прибыль, имущество вывозится за ее пределы. Странная, неправильная экономика.
Стоит сказать и о финансовой системе. Здесь не только очень мелкие финансы, но еще и деформированные. Высокий процент по кредитам, избыточно большая налоговая нагрузка, вечно переоцененная национальная валюта, огромная волатильность, когда каждый год то кризисы, то бумы. Кроме того, высокая волатильность потоков капитала при нестандартно большой доле портфельных иностранных инвестиций вместо прямых. Более того, прямые иностранные инвестиции ведут себя здесь как портфельные.
У нас очень мелкая и простая финансовая система, не адекватная размеру экономики. В 2013 г. Россия формировала 2,8% глобального ВВП, но ее доля в глобальных финансовых активах не превышала 1%. Сейчас еще меньше, по оценке, 0,4 – 0,5%. По насыщенности деньгами, монетизации (то есть по соотношению денежной массы и ВВП) мы в седьмом десятке стран мира, хотя экономика – 11-12-я по номинальному ВВП. 60-70% стран в мире имеют меньший ссудный процент, чем мы. У нас одна из самых высоких налоговых нагрузок в мире, адекватная развитым странам континентальной Европы.
Это исходные данные, от которого должен отталкиваться реалистичный либерализм в своих целях. Это все очень похоже на Латинскую Америку. Глобальные инвесторы всегда нас принимали за Бразилию, но сейчас мне кажется, что мы движемся уже от Бразилии в сторону Колумбии.
Что еще важно, так это то, что по продолжительности жизни мы занимаем 110 место в мире. Люди дольше живут в Палестинской автономии, чем у нас. В ряде регионов у нас ожидаемая продолжительность жизни 64 года, это уровень беднейших африканских стран. Есть ряд регионов, которых можно назвать «зоной национального бедствия», потому что там сокращается население, а экономика и «социалка» — всё в минимумах, на уровне беднейших стран. Речь идет о центральной и северо-западной частях России, если не брать в расчет Москву и Московский регион, а также Санкт-Петербург. У нас в очень плохом состоянии в настоящее время находится Дальний Восток, регион показывает низкий уровень дохода и продолжительности жизни.
Москва, кстати, в некоторой степени затемняет зрение, потому что в Москве уровень ВРП на душу населения был в 2013 году больше 30 тысяч долларов, это уровень Испании. Сейчас уровень ВРП в Москве, по оценке.17-18 тысяч долларов, это уровень Чехии. Москва скорее похожа на искусственную вырезку из этого мира. Поэтому те, кто существуют «в двух столицах», имеют отчасти искаженный взгляд на устройство экономической жизни в России.
Что еще не так?
У нас уже создавались многие «точки роста» и институты развития: ОЭЗ, госкорпорации, профильные ведомства… Очевидно, что они не принесли желаемого результата. Дело в том, что в экономике, не нацеленной на рост, можно создавать одну форму за другой, но они, по сути, останутся на краю, потому что основное течение в этой экономике совсем другое.
Так, на фондовом рынке где-то с конца 1990-х годов пытались создать специализированные рынки для малых компаний. Они существовали, были разовые эмитенты и разовые эмиссии, но в итоге все провалилось. Но такие рынки пока не могут существовать в России из-за сверхконцентрации собственности. Поэтому американская модель, где ты можешь создать стартап, развить его и вывести на рынок за капитализацией, продать множеству новых акционеров, не работает.
У абсолютного большинства наших компаний – 1-3 контролирующих акционера. Уровень огосударствления в реальном секторе и банках – 50 – 60%. В акционерном обществе «Россия» нарастают сверхконцентрация и подчинение сырью. Очень дорогое государство. На долю конечного потребления государства приходится 19% ВВП (для сравнения, в Китае — чуть больше 13%).
В этих деформациях мы дошли до точки, до крайней уязвимости, перестали расти. Пора сделать поворот в экономике.
Мы можем совершить еще одно «экономическое чудо»
Наша цель — это открытая социальная рыночная экономика, которая прошла модернизацию и обеспечивает высокие темпы роста, с высоким качеством и продолжительности жизни на уровне первых десяти экономик мира.
Тут нет никакой фантастики и никакого идеализма. 15-20 экономик уже мира прошли этот путь и совершили так называемое «экономическое чудо». Например, Южная Корея. В начале 60-х годов половина бюджета этой страны формировалась за счет американской финансовой помощи, а продолжительность жизни составляла 52 года. Сегодня в Корее живут больше 80 лет.
Я специально задавался вопросом, через сколько лет с момента старта возникла «новая Корея». Этот вопрос адресовал самим корейцам, людям, которые прошли через это. Ответ был следующим — середина 70-х годов. Таким образом, потребовалось порядка 15-20 лет, чтобы серьезно изменить страну к лучшему в самом низовом, бытовом ощущении.
Во всех случаях экономического чуда делалось примерно одно и то же, хотя и с вариациями, связанными с местными традициями, ценностями, национальными особенностями коллективного поведения. Создавалось государство развития, в котором все экономические инструменты и административные решения нацелены не только на стабилизацию и урезание сжимающегося пирога, как мы это видим сегодня, но, прежде всего, на расширение экономики. В таком государстве всё подчинено росту, модернизации, повышению качества и продолжительности жизни. Образно говоря, такое государство «с ума сходит» по этим целям, чтобы достичь их.
Наша экономика похожа на больного, уже не подлежащего амбулаторному лечению. В ней настолько глубокие деформации, что, по сути, уже необходимо операционное вмешательство. Можно еще 50 лет ждать нормализации ссудного процента, и не дождаться, потому что степень монополизации, нерыночности банковской среды все время нарастает. Или, например, в экономику «встроена» двузначная инфляция, потому что очень высоки ее огосударствление, олигополизация, сверхконцентрация собственности зашкаливает.
Базовая идея проста: вмешательство государства в деформации, настройка всех экономических инструментов (налоги, процент, кредит, инвестиции, курс валюты, регулятивные издержки) на стимулирование быстрой динамики. Подстегивание, не теряя рыночности, к золотой середине между рынком и административным. И дальше, после нормализации, после того, как больной пришел в себя, укрепился, его жизнь приняла правильное направление, сразу же — либерализация. Но не раньше.
Нефинансовые рецепты хорошо известны: точки быстрого роста, офис развития, с особыми полномочиями и отделенный от текущей операционной деятельности министерств и ведомств, макроэкономическое программирование, проектный менеджмент и так далее. Что касается финансовой системы, то будет происходить то, что называется в мировой практике финансовым развитием — financial development. Осторожный, постепенный рост насыщенности деньгами, финансовыми инструментами и институтами. Нормализация процента, обеспечение доступности кредита (сегодня мы на 69-м месте в мире), умеренно ослабленный курс национальной валюты, очень сильные налоговые стимулы, которые подстегивают рост и модернизацию. Подавление немонетарной инфляции, резкое снижение административных и регулятивных издержек (сегодня они растут по экспоненте). Только Банк России в 2015 году выпустил примерно в два раза больше нормативных актов, чем в 2013-м.
Осторожное, на длинную дорожку снижение налоговой нагрузки, создание легких налоговых стимулов для инвесторов-физических лиц, максимальное стимулирование прямых иностранных инвестиций. Последние, кстати, сейчас находятся в невыгодном режиме по отношению к внутреннему инвестору. Ускоренная амортизация как источник роста.
Финансовые стимулы должны сочетаться со структурными реформами. Речь идет о разгосударствлении, о защите собственности, о приватизации в пользу среднего класса, а не крупных инвесторов, о создании более рыночной среды внутри крупнейших олигополий, крупнейших компаний. Но структурных реформ – если ставить их впереди паровоза, всё сводить только к ним — можно дожидаться еще век.
Нет, сначала разбег, всё для разбега, движение, рост доходов, имущества, чувство подъема. За этим или вместе с этим придут и структурные реформы, потому что благополучие меняет модели коллективного поведения к лучшему. Вместо «человека ворующего», «человека нарушающего», за которым нужно надзирать и которого – «не пущать» (именно он в основе госрегулирования») — «человек строящий», которому нужно оказать максимальную помощь в его проектах, в его идеях.
Сейчас у бизнеса чувство того, что он существует в неудачном макроэкономическом проекте, где пространство экономической свободы все время сужается. Наша базовая идея — разжать это пространство, создать иное ощущение у тех, кто в реальном секторе.
Одним из самых спорных тезисов является «количественное смягчение», монетизация…
Мы всегда существовали в условиях мелкой финансовой системы, не способной выполнять базовые функции для экономики. Это то, что называется низким уровнем финансового развития. Понятно, что если система настолько мелкая, ее нужно выращивать. Увеличивать насыщенность экономики кредитами, капитализацию рынка акций, эмиссии, долю финансирования через частные рынки. Китай имеет уровень монетизации около 200 процентов. Развитые страны Запада 80-100 процентов. Азиатские страны, показывающие сверхбыстрый рост — 130-150 процентов. У нас в России — всего 45-50 процентов.
Но одна лишь монетизация, без всего комплекса мер по созданию в стране совершенно иной атмосферы для бизнеса и среднего класса, не сработает. Должна работать сразу вся мозаика «экономики роста». Иначе, при существующих налогах и рисках, деньги будут выливаться на валютный рынок и уходить из страны. И, конечно же, вместе с «количественным смягчением» нужно подавлять немонетарную (тарифную) инфляцию.
Речь ни в коем случае не идет о «запуске печатного станка». Любой прирост денег должен быть очень осторожным, взвешенным, может быть, даже не особенно обсуждаемый в печати, чтобы не плодить инфляционные ожидания. Нужна не умеренно-жесткая денежная политика, а «умеренно-мягкая», лишь в доле обычной ежегодной эмиссии Банка России (не выше 15-25%). Это – всегда кредитная эмиссия, «целевая», связанная, имеющая форму кредитов в реальный сектор, под рост производства, лучше в регионах.
И, конечно же, не о том речь, чтобы раздавать кредиты под субсидирование процента крупным компаниям. Это уже и так делается. Мы предлагаем, чтобы ЦБ рефинансировал портфели кредитов среднему и малому бизнесу в регионах, выданные местными банками. При этом портфели качественные, оцененные по рыночным критериям с точки зрения риска, ликвидности и доходности. Рефинансирование должно идти под низкий процент, с ограничением процентной маржи, под которую кредиты будут передаваться в реальный сектор. Кроме этого, ЦБ может рефинансировать местным банкам портфели массовой жилищной ипотеки на тех же условиях процента, или портфели обязательств по проектному финансированию. Это очень действенное лекарство, которое, если будет применено осторожно, постепенно, сделает много полезного для роста на местах.
А чего делать больше нельзя? Нельзя, например, заниматься необеспеченной эмиссией, как это делает ЦБ, кредитуя АСВ под 1-2% для выплат вкладчикам, пострадавшим от «черных дыр» в балансах банков. Сумма на начало апреля 2016 г. достигла 1,2 трлн. руб. Это и есть самый натуральный печатный станок, все равно, что кредитование дефицита бюджета.
Как управлять ростом, развитием?
Мы предлагаем отделить систему текущего управления экономикой от управления развитием. Это стандартное решение. Во-первых, у любого экономического чуда был автор этого чуда. Это не обязательно первое лицо, это мог быть другой человек, поддержанный первым. Во-вторых, создание офиса развития – тактика, применяемая в крупных корпорациях. Есть текущая деятельность, а есть офис управления развитием.
Мы хорошо видим, что министерства и ведомства завалены операционной деятельностью, они очень плохо поддерживают стратегические цели развития государства. Это хорошо было видно по антикризисному плану, куда «впихнули» массу обычных проектов из текущей деятельности. Большая часть антикризисного плана кажется просто исполнением поручения «наваять по-быстрому что-то антикризисное».
Без «центра управления полетом», без проектного менеджмента экономики задачу по модернизации не решить.
Подготовлен на основе интервью, данного Яковом Миркиным журналу «Бюджет» (2016, №8)
