Яков Миркин: Это может плохо кончиться
Яков Миркин, профессор, доктор экономических наук, известный экономист, автор книг и учебников, по которым учился финансовый рынок. Его книги «Финансовый конструктивизм» (2015) и «Головоломки. Кризис реальности» (2016) — для каждого. Колумнист «Российской газеты», Slon.ru и множества других изданий. Председатель совета директоров ОАО «ИК «ЕВРОФИНАНСЫ», завотделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН. С 2016 г. — председатель экспертного совета политической «Партии Роста».
— Что касается Приморья, то всем понятно, что это «лакомый кусок» для прямых иностранных инвестиций по многим позициям. Все-таки здесь идет сосредоточение портов, природных ресурсов, транспортных коммуникаций. А окружение странами, которые быстро развиваются, открывает окно для широких возможностей. Кстати, еще в 60-х годах прошлого века Сеул был ничем даже по сравнению с Владивостоком, а половина бюджета Южной Кореи формировалась за счет американской финансовой помощи. Сегодня Корея стала девятой страной в мире по продолжительности жизни (82 года) с ВВП на душу населения в три раза больше, чем в России. Это действительно чудо. Чудо человеческое, чудо экономическое, в котором никак не разобраться. Люди, море и связи — то, что было у Южной Кореи, и почти ноль природных ресурсов. Но за счет человеческих ресурсов и доступа к морю были созданы высокоразвитые индустриальные каналы.
Если ты хочешь чего-то нового, каких-то экспериментов, то Дальний Восток — отличное место для перемен. Но только в экономике, в которой вся политика подчинена росту, развитию. Когда переносишься из Владивостока в Сеул, из Сеула в Токио, затем вновь возвращаешься во Владивосток, то очень хорошо виден дефицит инвестиций, который существует в Приморье. И базовая причина этого, на мой взгляд, наша политика на уровне «макро». Это политика не роста экономики, а, наоборот, дележки сокращающегося пирога. Самое лучшее, что можно сделать, чтобы жизнь в России стала устойчивее и умнее, чтобы нас не бросало в самые дикие идеологические и властные повороты, — это сделать все, чтобы в каждой семье появилась собственность — дома, земля, финансовые активы, бизнес любого размера. Больше собственности у среднего класса — жизнь безопаснее, быстрее, лучше и даже, страшно сказать, инновационнее. В экономике России в месяц производится 200–250 штук металлорежущих станков, в год — 1 пиджак на 60 мужчин, а зависимость от импорта в станках, в инструменте, в электронике достигает космических высот — в 85–95%. Это экономика, в которой четверть века не могут справиться с двузначной инфляцией и таким же процентом.
Тем временем Япония, Южная Корея, Китай, Сингапур, Малайзия показали, как сделать экономическое чудо. Да, нам часто говорят, что мы другие, у нас другая «модель поведения». Странно об этом слышать на Дальнем Востоке, потому что именно сюда когда-то приходили авантюристы и переселенцы, те, кто искал новую жизнь. Этот дух авантюризма в правильном смысле, любви к переменам до сих пор сохраняется, и надо это использовать.
Латиноамериканская экономика
— Вам не кажется, что этот дух сыграл злую шутку с регионом?! Не зря ведь Приморский край так часто отождествляют с коррупцией, криминалом.
— Любое взрывное развитие всегда может быть связано с криминализацией. Вспомните Дикий Запад США, где так много чего решалось оружием. Но потом модель коллективного поведения людей цивилизовалась: криминалитет ушел, когда начался рост доходов, имущества, благополучия. Пришли безопасность и стабильность.
Статистика говорит о том, что Приморский край выглядит лучше многих областей центральной части России (если не брать в расчет Москву и Московскую область). А два последних кризисных года его экономика ведет себя намного лучше других. По статистике, рост физического объема промышленного производства от первого квартала 2014 г. до первого квартала 2016 г. составил чуть более 20%. Второй, и очень важный индикатор, — это розничная торговля. Практически повсеместно в этом сегменте произошел провал на 20–25%, в Приморье же снижение очень небольшое, на 1,2% за два года. Еще раз — по официальной статистике. Внешне край оказался более устойчив к кризису, и, возможно, какую-то роль здесь сыграла федеральная политика в части реализации ТОР и СПВ.
Проблема в том, что трудно построить «социализм» в отдельно взятом регионе. Я уверен, что те, кто реально занимается ТОР, СПВ видят множество проблем, и прежде всего регулятивных, которые могут ограничивать доступ к инвестициям. С этой точки зрения благоприятные режимы еще не делают из иностранного инвестора фигуру, которая стоит наготове.
— То есть ТОР и СПВ не привлекают иностранных инвесторов?
— Они — необходимое, но не достаточное условие. Настоящие иностранные инвестиции, не спекулятивные, приходят тогда, когда растет вся внутренняя экономика, не обрывками. Когда атмосфера скорее замкнутая, сжатая, с точечными проектами, иностранные инвесторы будут делать единичные вещи, стараясь пока удерживать контакты и ожидая изменений в режимах санкций и времени, когда вся внутренняя экономика начнет разогреваться. Плюсы Приморья, да и всего Дальнего Востока в том, что сюда идут большие бюджетные вливания. И это само по себе не может не вызывать отклика тех, кто «за кордоном».
— Не является ли это рукотворным развитием?
— В любых экономиках всегда есть место рукотворности. Это ведь миф, что только невидимые рыночные силы приводят экономику в движение. В последние 200 лет доля финансовых ресурсов, которые государство концентрирует в своих руках, растет. Это относится к США, Европе, Азии. Это означает, что в течение 200 лет государства принимают на себя все больше обязательств, в том числе социальных. В наименьшей степени объем вмешательства государства в экономику наблюдается в англосаксонской модели (США, Великобритания, Австралия, Канада, Новая Зеландия). Дальше по нарастанию — Европейский союз (континентальная модель, шведская модель) и страны экономического чуда в Азии. Мы очень похожи экономически на страны Латинской Америки. У них сложная судьба. Глобальные инвестор давно нас сравнивают с Бразилией, и сейчас мы смещаемся к большой Колумбии. Потому что в России типично латиноамериканская экономика со всеми ее вертикалями и конфликтами.
— К какому типу экономики можно отнести экономику Приморского края?
— Это можно понять простыми измерениями. Например, в 2014 г. валовой региональный продукт на душу населения Сахалинской области составлял $42,2 тыс. (примерно то же самое — Кувейт, Новая Зеландия, Объединенные Арабские Эмираты), Тюменской области — $37,9 тыс. (Япония, Израиль), Москвы — $27,5 тыс. (Южная Корея, Кипр, Бахрейн), Хабаровского края — $10,7 тыс. (Габон, Ливан, Малайзия), Приморского края — $8,7 тыс. (Туркменистан, Венесуэла), Калужской области — $8,4 тыс. (Беларусь, Азербайджан), Еврейской автономной области — $6,4 тыс. (Эквадор, Доминиканская Республика) и т. д. Так что вы всегда можете определить, ничего не путая, в какой стране-побратиме довелось жить, физически пребывая телом — и, конечно, душой — совсем в других краях, от Балтики до Тихого океана.
Запреты и наказания
— Девальвация поможет привлечь иностранных инвесторов, для которых издержки в России внезапно стали намного ниже? Кстати, они действительно ниже?
— Издержки в валютном измерении действительно стали ниже. Внутренняя инфляция отстала от девальвации рубля. Это крупный фактор, который затягивает иностранные инвестиции. Проблема в том, что параллельно действуют другие факторы, тормозящие процесс: сверхтяжелая налоговая нагрузка, высокие кредиты, избыточное регулирование. Только вдумайтесь: с момента первого издания Уголовного кодекса его объем вырос в 2,1 раза, Кодекса об административных правонарушениях — в 2,7 раза, нормативные акты растут по экспоненте. Вряд ли кому-то будет нравиться модель экономики «наказаний и запретов». Соединение сверхвысоких рисков, налогового бремени и регулятивных издержек привели к невиданной в мире офшорной экономике, в которой 70–80% иностранных инвестиций идут через офшоры. Хотя мы и не любим это признавать, но и санкции закрывают многим дверь.
— Санкционный режим вызвал к жизни большую генерацию предпринимателей, пытающихся производить собственные продукты, в частности фермерские. Есть ли в этом шанс?
— Российский бизнес четверть века страдал от того, что заказы попадали нерезидентам даже тогда, когда их мог бы выполнить отечественный производитель с надлежащим качеством. Приоритет отдавался иностранному как заведомо лучшему. Переоцененный рубль помогал импорту, выталкивал с рынка то, что производилось дома. Сейчас ситуация изменилась. Что, конечно, отлично. Но мы понимаем, что происходит данный сдвиг не потому, что государство десятилетиями выстраивало внятную политику преференций (может быть, кроме таможни), а в результате ломки, шока. Но какой бы ни была вспышка в развитии аграрного сектора или фармацевтики, нужно понимать, что мы все равно не сможем обойтись без иностранных инвестиций, технологий. Тем более норма инвестиций упала с 23,1% ВВП в 2011 г. (это очень мало) до 18,4% в 2015 г. И это обещает сумрачную, осеннюю погоду впереди, отсутствие внятного роста, когда поскользнуться и упасть — никаких проблем.
«Черный ящик» курса рубля
— Почему мы никак не можем победить инфляцию?
— Ответ не является простым. В течение 20 лет Банк России боролся с инфляцией, как будто она складывается под действием рыночных сил. Хотя все это время мотором инфляции было повышение цен и тарифов, регулируемых государством. Такая инфляция называется немонетарной, и правильный ответ — ее подавление государством. Попросту говоря, как в 2012–2013 гг., «замораживание» цен и тарифов, на которые влияет государство, и на этой основе — снижение инфляции, как это произошло в это время.
Еще один фактор инфляции — монополии, олигополии, которыми пронизана российская экономика. Какой ответ? Сильное антимонопольное регулирование, борьба со сверхконцентрациями в собственности, с доминированием в производстве и на рынке, поощрение создания действительно рыночной среды.
И наконец, движущим фактором инфляции являлись девальвации рубля, вызывающие ценовые взрывы. Значит, ответ — разумная валютная политика, которая не удерживает рубль искусственно сильным. Тогда мы не увидим таких резких, берущих всех за горло скачков курса рубля, как это было в 1998, 2008–2009, 2014–2015 гг.
Но самое главное — инфляция лечится ростом экономики, развитием финансовой системы, нормализацией процента, доступностью кредитов. Тем, что пока не происходит.
— Разве со снижением курса рубля страна не обрела, наконец, свободно конвертируемую валюту, которая определяется не желанием властей, а рынком?
— Режим свободного плавания рубля объявлен, но курсообразование, видимо, испытывает вмешательство. Иногда видно, что курс, который спекулянты тесно связали с нефтяными ценами, вдруг перестает реагировать на их динамику. Или в моменты валютных шоков движение рубля начинает подчиняться административным окрикам высших должностных лиц государства. Валютный рынок — это пространство крупнейших финансовых институтов и нерезидентов, и он играет по своим правилам. Иногда думаешь, что это — черный ящик, и никто публично не знает, что происходит там в минуты роковые, во время жестоких падений рубля. Существуют десятки инструментов воздействия на валютный курс, Банк России принял политику дедолларизации экономики, и все вместе — это не вполне свободное плавание. Да оно и не может быть таким, потому что иначе курс рубля — как груз, сорвавшийся с креплений на судне, грозящий его полностью дестабилизировать, потому что российская экономика слишком сильно зависит от внешних факторов.
— В декабре прошлого года вы прогнозировали курс рубля в 75–90 рублей за доллар к концу 2016 г. Еще не изменили мнения?
— Не изменил. Дело в том, что рубль сильно зависит от цен на нефть. Механика до смешного проста. Сырье с начала «нулевых» стало финансовым товаром. То, что мы видим на биржевом табло, — это цены биржевых деривативов на нефть, металлы, зерно в Нью-Йорке, Чикаго, Лондоне и т. п. Это рынки банков, фондов, финансовых инвесторов и спекулянтов. Цены на газ зависят от нефти. На такие активы очень сильно влияет курс доллара в ключевой паре с евро как мировой резервной валютой. В долларе номинированы 55–60% глобальных финансовых активов (и в евро — 20–25%). Именно в долларе формируются мировые цены на сырье. Львиная доля расчетов за нефть, газ, металлы — тоже в долларах. На финансовых рынках инвесторы свободно из нефти уходят в доллар, потом в акции, затем в медь, а потом «прыгают» в облигации и снова в доллар.
Но доллар — главный в этом клубке. Когда он слабеет к евро, цены на сырье прыгают вверх. Чтобы понять это, вспомним то, что нам хорошо знакомо в России. Когда рубль слабеет к доллару, цены на товары в рублях начинают немедленно расти. Так и здесь, механика похожа. В «нулевые» доллар непрерывно слабел к евро. И это было золотым временем для России. Цены на сырье подскочили в разы, нас затапливало деньгами. Мы все сидели у сырьевого крана, росли реальные доходы. Но когда доллар, наоборот, становится сильнее евро, это очень жестко давит вниз на цены на нефть, газ, металлы и зерно. В «десятых» именно эта тенденция преобладает. С весны 2011 г. до нынешнего времени доллар укрепился к евро почти на 40%. Для глобальных финансов это тектонические движения. И поэтому все сырье пока находится на «территории низких цен»! В этой связи курс рубля будет зависеть от курса доллара к евро, нефтяных котировок, цен на газ, металлы, продовольствие.
Разворот большого механизма
— Из-за санкций каналы дешевых кредитов на Западе для наших банков были несколько перекрыты. Способна ли российская банковская система самостоятельно генерировать длинные деньги?
— Может, механизмы для этого существуют. Мы («Столыпинский клуб». — Прим. «К») предлагаем целевые каналы генерации дешевых денег, связанных с реальным сектором. Базовая идея — ответить на кризис не умеренно жесткой, а умеренно мягкой денежной политикой, связанной целевыми механизмами кредитования в рост производства в регионах, среднего и малого предпринимательства и т. п. При подавлении (нормализации) процента и немонетарной инфляции, умеренно ослабленном валютном курсе, сокращении налогового бремени, ударном налоговом стимулировании роста и, что очень важно, при резком снижении регулятивных издержек. То самое системное лечение, создающее иную коллективную модель поведения бизнеса: снижение рисков, более длинные горизонты вместо немедленной отправки рублей на валютный рынок и вывоза.
Конечно, все это надо делать очень осторожно. Вся целевая эмиссия — кредитная, под рост производства, под проекты, под портфели ипотек и т. п. Все — через возвратное рефинансирование коммерческих банков со стороны Банка России. Двойной механизм контроля. Но самое главное не в этом. Умеренно мягкая денежная политика — только кусок мозаики, и может существовать, только если будет делаться вся мозаика.
И еще. Ни в коем случае речь не идет о запуске печатного станка, вбрасывании денег и т. д. Медленно, осторожно, просто разворот большого механизма не к убыванию, к сжатию, к подавлению всего живого, а наоборот — к росту, к развитию. Его нормализация. Как ответ на чудовищную, ненормальную модель экономики и как ответ на внешний капкан, в который она попала. Звучит фантастично — доминирует другая экономическая школа, но нужно об этом говорить, давать альтернативу. Сама программа, конечно, компромиссный документ, в ней много интересов предпринимателей, но она непрерывно развивается в сторону макроэкономики.
— Национальное рейтинговое агентство подсчитало уровень концентрации и конкуренции в банковском секторе России. Госбанки занимают 60,6% по активам, иностранные банки — 7,7%. Весь банковский сектор является среднеконцентрированным, а сектора госбанков и системно значимых банков — высококонцентрированными, с низкой конкуренцией. К чему это может привести?
— К тому, что никогда не дождемся снижения процентов и не получим дешевых кредитов. Когда 60% банковской системы принадлежит государству, а пять банков держат более 50% банковских активов — это олигополия. А олигополия — пространство «слонов», полурыночная среда. Есть еще один показатель. Все банки держат средства на корреспондентских счетах ЦБ. В начале 2000-х доля Москвы и Московского региона в остатках корсчетов была чуть более 50%, сегодня — больше 80%. Вот уровень сосредоточения денежных ресурсов в России. Я не медик, но если кровеносная система финансов гонит кровь от рук и ног (то есть регионов) к голове и не полностью возвращает обратно, то это может плохо кончиться.
— Если у россиян еще остались какие-то сбережения, то как и в чем бы вы посоветовали их хранить?
— Этих россиян не так много. По опросам, где-то 40% населения живет от зарплаты до зарплаты. И с появлением накоплений они в первую очередь тратят на развлечения, на покупку того, что скучно называется «товары длительного пользования». Сбережения в этой пирамиде потребления находятся внизу.
Но если все-таки у семьи есть деньги, то ответ на вопрос зависит от модели семьи и степени ее состоятельности. При минимальных накоплениях обычно вкладываются в депозиты и различную валюту. Но здесь надо учитывать, что в «минуты роковые» государство всегда может ввести валютные ограничения.
При росте накоплений можно рассмотреть металлические счета, золото, ювелирные изделия. Но сегодняшняя проблема золота в том, что оно ведет себя сегодня как обычный металл и до 2018–2019 гг. будет, скорее всего, в зоне низких цен. Свои нюансы с «ювелиркой», картинами и тому подобными вещами: когда наступает черный день, часто они становятся неликвидными, и при продаже очень теряешь в цене. Хотя все помнят, конечно, золотые червонцы, которые спасли немало жизней в тяжкие 1930–1940 гг.
Более сложные вещи — ценные бумаги, облигации, «Форекс». На «Форексе» вообще 99,9% клиентов остаются ни с чем. Облигации пока не очень выгодный продукт, потому что при сопоставимой и даже меньшей доходности, чем у депозитов, нет системы страхования вложений, больше регулятивные издержки. Акции — это абсолютно профессиональная игра. Инвестиционными счетами можно заниматься, будучи оптимистом, ибо экономика и финансовые рынки слабоваты, а размер налоговой выгоды минимален. Возможно, лучше вкладывать в себя. В образование, в здоровье, в детей и родителей, в то, чтобы осуществить несостоявшиеся планы, получить как можно больше квалификаций. Так, по крайней мере, к моменту выхода из кризиса вы сможете стать более дорогим и качественным профессионалом — товаром на рынке труда.
Источник: http://konkurent.ru