«Антигурвич»
Колонка члена президиума Столыпинского клуба Антона Данилова-Данильяна в «Эксперте».
Упорное следование ортодоксально-либеральным представлениям о денежной и финансовой политике загоняет в тупик национальное хозяйство. Назрело рабочее обсуждение нового макроэкономического курса и его инструментов.
Доклад Столыпинского клуба под названием «Экономика роста» был обнародован в конце прошлого года и сразу был отвергнут крайними либералами за свой якобы «дирижизм» и «опасную макроэкономическую политику». Однако благодаря сравнительно небольшому объему этот доклад прочитало гораздо больше экспертов, чиновников, предпринимателей и журналистов, чем обычно, что вызвало живой обмен мнениями на множестве дискуссионных площадок. А председатель правительства Дмитрий Медведев даже создал межведомственную рабочую группу для дальнейшей работы над текстом доклада и превращения его в полноценную концепцию, которую можно было бы положить в основу стратегии развития российской экономики. Все это вывело доклад из зоны примитивной, поверхностной, огульной критики и породило надежду, особенно в предпринимательском сообществе, что на этот раз простые либеральные подходы в подготовке и проведении макроэкономической политики будут серьезно скорректированы и дело не сведется к привычным, но не работающим призывам к институциональным изменениям и ожиданиям очередного роста цен на нефть.
С другой стороны, такое отношение к докладу Столыпинского клуба объединило крайний либеральный фланг экономической науки в России, у которого, как это видно по многим признакам, возникло ощущение опасности утраты своего многолетнего влияния на политическое руководство страны. В результате на тезисы доклада стали нападать более систематически, я бы даже сказал изощренно, сочетая конструктивную критику с регулярной подменой понятий, а также приведением ярких, но совершенно некорректных примеров из опыта других стран. К докладу стали привязывать не имеющие отношения к его тексту цитаты из разных выступлений, материалов и статей членов президиума Столыпинского клуба и, критикуя содержание этих цитат, порождать у слушателей и читателей сомнения в качестве самого доклада. Между тем его авторы — люди разных взглядов, никогда не являвшиеся полными единомышленниками, а сам доклад, как это всегда бывает с такого рода документами, представляет собой плод компромиссов и многочисленных дискуссий на площадке Столыпинского клуба.
Нарастающий и явно предвзятый характер критики доклада с крайнего либерального фланга вынуждает нас начать спокойное разъяснение заблуждений, навязываемых публике нашими оппонентами. За основу анализа критических взглядов я решил взять пленарный доклад, с которым выступил на апрельской конференции НИУ ВШЭ один из самых ярких наших оппонентов — руководитель Экономической экспертной группы Евсей Гурвич*, но также буду затрагивать несколько иные тезисы из публикаций в СМИ и выступлений оппонентов на различных мероприятиях.
Периметр неестественно узок
Прежде всего Евсей Гурвич предлагает «начать дискуссию с определения естественного «периметра полномочий» макроэкономической политики». Результатом таких упражнений, на наш взгляд, будет очередная ортодоксия, когда на любую инициативу, выходящую за «периметр», будет следовать незамедлительный ответ: «Это не входит в пределы наших полномочий». Мы постоянно с этим сталкиваемся, взаимодействуя с различными органами власти. Особенно ярко это проявляется в дискуссиях с представителями Центрального банка РФ, когда ссылками на его независимость от правительства и на утвержденные законом формальные названия основных функций фактически происходит самоустранение от посильного решения стоящих перед страной задач. Нам же кажется, что если суммарный положительный эффект для страны от реализации государственным органом некоторого набора мер оказывается большим, чем сделанные им затраты и негативные последствия, то на это обязательно надо идти, даже несмотря на выход из «периметра полномочий».
Каков же тот «периметр», который предложен нам Евсеем Гурвичем? Макроэкономическая политика, считает он, «практически всегда ориентирована на поддержание и восстановление устойчивого (равновесного) состояния экономики». Это верно, однако можно говорить о состоянии роста, состоянии стагнации, состоянии спада, предыдущем состоянии (до шока) и т. д. Доклад Столыпинского клуба предлагает набор мер, обеспечивающих переход именно к состоянию роста, причем устойчивость этого состояния в будущем обеспечивается постепенной трансформацией базы роста — от сырьевых секторов к несырьевым и отраслям «новой экономики».
Те институциональные меры (высокое качество государственных институтов, энергичные структурные реформы, сокращение участия государства в экономике), которые предлагаются Гурвичем в качестве альтернативы, также описаны в докладе Столыпинского клуба, однако мы считаем их важными, но недостаточными. И, на наш взгляд, последние 15 лет развития России это прекрасно доказывают. Кстати, во многих развивающихся странах (Малайзия, Индия, Чили, Мексика и др.) в периоды их быстрого роста институциональный климат был даже хуже, чем в России сейчас. Поэтому, когда Евсей Гурвич говорит, что «ни одной стране, не обеспечившей приемлемого качества институтов, не удалось добиться экономического успеха и тем более войти в число развитых экономик», то в этом тезисе главное слово — «приемлемого». Что оно означает на деле? То, что для каждой страны приемлемое для нее качество институтов — свое. Ведь не просто же так говорится: «Что русскому хорошо, то немцу — смерть»! Кстати, в докладе Столыпинского клуба не отвергается, а признается важность решения институциональных задач, а значит, обвинения, что мы будто бы делаем «попытки использовать для обеспечения долгосрочного роста меры макроэкономического управления вместо (курсив мой. — А. Д.-Д.) решения базовых институциональных задач» — не просто голословны, а непорядочны.
Жупел низкой инфляции
Евсей Гурвич считает, что «попытки поддерживать макроэкономические показатели, сложившиеся в условиях «пузыря» [на рынке нефти], очевидно, обречены на провал». Однако в докладе не высвечивается никакого желания «поддерживать макроэкономические показатели». Это было бы как раз тем «неправильным» взглядом на макроэкономическую политику, который я рассмотрел выше. В докладе же предлагается путем реализации обозначенных в нем мер по развитию несырьевых секторов и отраслей «новой экономики» выйти к 2020 году на 3% роста ВВП, а к 2025 — на 5- 6%. И если кто-то скажет, что это означает надувание «пузыря» на неуглеводородных рынках, то пусть этот кто-то сначала попробует их надуть, ведь это потребует огромных усилий, не меньших, чем это было в Китае и ряде других стран, которые «пузыри» на этих рынках, кстати, так и не смогли образовать, зато модернизировали свою экономику.
Сравнивая три кризиса российской экономики за последние 20 лет, Евсей Гурвич обращает внимание на то, что «восстановление устойчивого (равновесного) состояния экономики» сопровождалось сменой макроэкономической политики, поскольку каждая предыдущая ее версия не могла решить ключевую для всех трех кризисов причину — шоковое падение цены на нефть. Однако, по нашему мнению, последний кризис здесь несколько выделяется. Дело в том, что отклонение экономики от прежнего (2010-2012 годы) равновесного состояния в сторону стагнации началось не в результате внешних нефтяных шоков, а еще до них — в 2013-м. Мощную особенность продолжающемуся кризису придали также западные санкции и российские антисанкции. Нам кажется, что нормализация ожиданий инвесторов вряд ли возможна до отмены санкций, которые отнюдь не ослабляются, а в отдельных вопросах лишь усиливаются. Наш прогноз, основанный на опыте поправки Джексона — Вэника, — еще десять лет санкций и инвестиционного голода. В связи с этим рекомендации макроэкономической политики, основанные на чисто либеральном подходе, хотя и несколько модифицированные с учетом прежних ошибок, просто не сработают без реализации мер, изложенных в докладе Столыпинского клуба.
Мы полагаем, что возможности стандартной денежной и макроэкономической политики исчерпаны. Если бы это было не так, то ЦБ не понадобилось бы срочно выкупать специально розданные банкам ОФЗ по докапитализации на сумму порядка 1 трлн рублей. Кроме того, банки по-прежнему не имеют склонности к кредитованию инвестиционных проектов, что привело к устойчивому падению инвестиций в экономике, хотя долг банковских учреждений Центральному банку практически сошел на нет.
Зависимость от мирового рынка углеводородов является столь определяющей для экономики России, что без ее преодоления никакие институциональные меры неэффективны. Должна быть построена система стимулов для инвестиционного развития несырьевых секторов, о которых Гурвич почти ничего не говорит. Перечисленные им шесть средне и долгосрочных задач сформулированы с позиции власти, как будто бизнеса и народа в целом вовсе не существует. Не видя стимулов, бизнес на основании многолетнего опыта скептически относится к таким постановкам задач, а стало быть, ни о каком укреплении доверия к подобному макроэкономическому курсу не может быть и речи.
Наши оппоненты среди системных мер видят только две: обеспечить высокое качество государственных институтов и низкую цель по инфляции. Оба условия — полезные, но не только не являются достаточными, но даже не необходимы. Относительно институтов мы дали комментарий выше. Теперь про инфляцию. Вспомните, уважаемые читатели, какой она была в годы самого высокого роста в России: 36,6% в 1999 году и 20,1% — в 2000-м. Не мешала большая инфляция и высоким темпам экономического роста во многих других странах. Я отнюдь не за высокие темпы роста цен, я лишь за то, чтобы не делать жупел из таргетирования низкой (4%) инфляции. С точки зрения Столыпинского клуба, недоступность кредитов и признаваемая Евсеем Гурвичем волатильность курса рубля — важнейшие элементы плохого инвестиционного климата, гораздо более важные в нынешних условиях, чем институты и инфляция.
Типы эмиссии и управление инфляционными рисками
Теперь выскажем несколько соображений относительно критики конкретных предложений доклада Столыпинского клуба. Самый главный объект нападок, переходящих в ужас и ярость, — предложение «перейти к проведению новой умеренно-мягкой денежно-кредитной политики, нацеленной на рост экономики и обеспечивающей опережающее денежно-кредитное предложение на общую сумму не менее 1,5-2% ВВП в год в течение пяти лет для целей инвестиционного развития несырьевых секторов экономики». Все наши оппоненты ожидают, что это приведет к инфляции. Однако инфляционные ожидания — это прежде всего психологический фактор. Если вместо серьезной работы над каналами безынфляционного подкрепления инвестиционного процесса постоянно рассуждать о грядущей гиперинфляции, то такие ожидания неизбежно появятся и снизят эффект от этой системной меры доклада «Экономика роста».
Между тем рынки давно скептически относятся к обязательствам самого Центробанка по борьбе с инфляцией, поскольку они практически никогда не выполнялись, а рост цен во многом не зависит от усилий ЦБ. Но кроме нагнетания истерии у наших критиков есть и два содержательных аргумента по инфляционным рискам.
Первое — это мировой опыт гиперинфляции. Действительно, она провоцируется именно необеспеченной эмиссией, когда центральный банк начинает на вновь выпущенные деньги скупать обязательства министерства финансов, покрывающего таким образом большой бюджетный дефицит. Однако предложения доклада Столыпинского клуба касаются отнюдь не любой эмиссии, а строго целевой, происходящей в рамках четко оговоренных каналов поступления в отдельные секторы экономики эмитируемых денежных средств, а также в условиях жестких механизмов экспертизы проектов развития. Это не венесуэльская эмиссия и не зимбабвийская, она вовсе не связана с бюджетным дефицитом, а представляет собой рефинансирование коммерческих банков, государственных институтов развития и иных выдающих займы и кредиты финансовых агентов в рамках классического мандата ЦБ и строго под цели инвестиционного со финансирования через этих участников рынка. Авторы доклада на примере работы этих участников убеждены, что в нынешних условиях внешнего и бюджетного инвестиционного голода, при падающих доходах населения реальный сектор и российская «новая экономика» способны аккумулировать триллионы рублей без денежного давления на валютный и потребительский рынки. При этом успешная реализация сотен и тысяч инвестиционных проектов создаcт и мощную базу под освобождение экономики от нефтяной иглы, и десятки тысяч новых рабочих мест, и триллионы рублей новых налогов в бюджет, укрепив (а не ослабив, как думают оппоненты) его долгосрочную сбалансированность.
Второе. Столыпинский клуб основывает предложение о целевой эмиссии еще и очевидными фактами низкой монетизации российской экономики. Профессор НИУ ВШЭ Олег Замулин возражает на том основании, что «низкая монетизация говорит не о недостаточном предложении денег, а о низком спросе на них». Мы полагаем, что спрос — понятие относительное, именно поэтому правильно говорить не просто о спросе, а о платежеспособном спросе. В данном случае платежеспособность — это желание предъявить обладающему деньгами финансовому институту такой инструмент, который будет привлекателен для него в данный момент времени для вложения средств. Если речь идет о кредитах на инвестиционные цели, то такое предложение должно быть выгодным (выдерживать большой процент в условиях нынешней ключевой процентной ставки ЦБ), обеспеченным (сопровождаться залогами, страховками и иными обязательствами, достаточными с точки зрения финансового института), надежным (квалификация, опыт, компетенции заявителя и характеристики рынка быть понятными и достаточными на весь срок возврата кредита). Увеличив монетизацию через специально подготовленные каналы, можно превратить часть общего спроса в платежеспособный спрос.
По опыту Фонда развития промышленности мы видим сотни заявок, ставших платежеспособными лишь потому, что благодаря льготной ставке займов инвесторы-заявители решили рискнуть своими (а также банковскими) деньгами для реализации инвестиционных проектов. Именно поэтому тезис Олега Замулина о том, что «при низком спросе на деньги дополнительная эмиссия неминуемо выльется в высокую инфляцию» является ошибочным.
Другой критик доклада — заместитель директора Центра развития при ВШЭ Валерий Миронов — считает, что «Китай добился среднего темпа роста ВВП на 10,0% в год при весьма скромных по российским меркам темпах роста денежной массы». Однако основной рост денежной массы в Китае происходил не в 2000-2013 годах, а задолго до того. Высокие темпы роста ВВП в нынешнем Китае во многом инерционны и не требуют дальнейшего роста М2 в прежних величинах. В России же темпы роста отрицательны, а денежная масса последние два года лишь сжимается. Кроме того, у Китая были возможности для привлечения иностранного капитала, а у России их сейчас нет.
Таким образом, предлагаемый в докладе Столыпинского клуба «российский вариант количественного смягчения» будет происходить в других условиях, чем в развитых странах. Однако из этого посыла вовсе не следует, что его реализовывать не надо. То, что некий инструмент работает или не работает в других странах — не основание для того, чтобы не использовать его в России. Скажем, резкое снижение налогового бремени 15 лет назад на основе рекомендаций возглавляемого тогда Германом Грефом Центра стратегических разработок прямо противоречило рекомендациям МВФ, но дало блестящие результаты, причем еще до начала стремительного роста цен на нефть.
Центральный банк как институт развития
Другим главным объектом критики является совокупность предложений доклада, характеризуемая нашими оппонентами как «ослабление рыночных механизмов». Например, в случае целевой эмиссии Центральному банку придется, по мнению Евсея Гурвича, «оценивать предприятия и проекты, брать на себя инвестиционные риски, в нормальной экономике это делают коммерческие банки… Все это попытки решить проблемы мелких и средних предприятий за счет отхода от принципов рыночной модели экономики»*. Представители ЦБ дополняют: «В современных рыночных условиях центральный банк реализует денежно-кредитную политику через банковский сектор, при этом не имея возможности напрямую повлиять на решения банков по предоставлению кредитов реальному сектору».
Однако любой банкир легко опровергнет это утверждение, приведя сотни примеров прямого вмешательства ЦБ в решения банков по кредитованию.
Практика предъявления требований по досозданию резервов после анализа кредитного портфеля стала не просто массовой, а полностью определяющей кредитную политику банков, оставляя целые отрасли и группы предприятий вне доступа к финансовым ресурсам. Из этого вовсе не следует, что ЦБ должен оценивать предприятия и их кредитные заявки.
Наоборот, ЦБ должен оценивать состояние самих банков, используя иные их показатели и характеристики. Принцип «знай своего клиента» сформулирован базельскими соглашениями именно для банков, а не для регуляторов. Целевой же характер эмиссии достигается без оценок Центральным банком предприятий и их проектов — за счет качественной экспертизы со стороны других участников инвестиционного процесса, таких как проверенные временем государственные институты развития (Фонд развития промышленности, Федеральная корпорация развития малого и среднего предпринимательства и некоторые другие) и крупные коммерческие банки.
Предлагаемую в докладе Столыпинского клуба макроэкономическую политику Евсей Гурвич называет «экзотической». Однако в тех странах, где одной из функций центрального банка является поддержка экономического роста, он активно участвует в стимулировании инвестиционного процесса, зачастую даже в отдельных целевых сегментах рынка. Для этого не просто стимулируется совокупный спрос, а выкупаются ценные бумаги министерства финансов, выпуск которых приурочен к началу реализации заявленных правительством отраслевых стимулов (например, программы Small Business Administration в США) или инструменты профильных государственных институтов развития (от бумаг ипотечных агентств до инфраструктурных облигаций). Таким образом, функционирование ЦБ во многих странах в качестве института развития не только не позволяет сравнивать такую политику с ситуацией в СССР, как это делает Гурвич, но и по сути противоречит некоторым достижениям экономической науки, на которые он ссылается. Например, государственные инвестиции в транспортную или сетевую инфраструктуру всегда приветствовались учеными экономистами, хотя не имеют в качестве источника » сбережения и/или чистый приток капитала».
Структурный характер проблем российской экономики, определяемый чрезвычайной зависимостью ее от цен на нефть, побуждает направлять все силы государства, включая и инструменты денежно-кредитной политики, на изменение этого положения, в том числе путем трансфера технологий, импортозамещения, поддержки экспорта, активизации инвестиционного процесса в обрабатывающей промышленности и в отраслях «новой экономики». Грамотное добавление кредитных ресурсов способно этому помочь.
Кстати говоря, низкий официальный уровень безработицы, служащий предлогом для отказа от обсуждения соответствующих мер, является мистификацией: у нас велика скрытая безработица, и многие занятые с удовольствием поменяли бы свою нынешнюю работу на другую, если бы появились достойные вакансии. Это побудило бы сокращать избыточную занятость в госаппарате, бюджетных учреждениях, унитарных предприятиях, повышать производительность труда в частных компаниях. Второй гигантский резерв трудовых ресурсов — от 15 до 22 млн самозанятого населения с низкими доходами.
Отверженные
За последние полгода критики доклада Столыпинского клуба сделали несколько десятков замечаний к нему. В этой заметке я затронул лишь самые основные. Остальные тоже были подвергнуты внимательному изучению, часть из них была учтена в текущем варианте доклада. В заключение не могу не поделиться еще одним наблюдением. Со стороны критика предложений выглядит как решение нескольких поставленных перед группой оппонентов задач: свалить все экономические проблемы России на внешние шоки, ни в коем случае не поддерживать активные формы mondustrial policy ( денежнопромышленной политики), жестко отвергать любые попытки в деталях изучить возможности использования современных гибких форм обеспечения доступности финансовых ресурсов для инициаторов качественных инвестиционных проектов.
Источник: Эксперт
