Какие маршруты российской экономике прокладывают Глазьев и Греф?

Как показало Послание, никаких принципиальных изменений в экономической политике не предвидится. С этой точки зрения одно из самых интересных мест в нем — это выдвижение президентом экспорта, т. е. повышения конкурентоспособности российской продукции в качестве важного критерия эффективности и даже одного из неформальных условий получения господдержки. Из чего следует, что российская экономика не будет закрываться. Как сказал Владимир Путин, наш ответ на внешние ограничения — предпринимательская свобода. Это сигнал, адресованный прежде всего внешнему окружению: Россия не собирается переходить на режим подводной лодки. Но тема обновления экономической модели остается на повестке дня. Какие же новшества предлагаются на экспертном уровне?

Кризис — неприятная характеристика. Для власти она неприятна вдвойне, когда выясняется, что это не просто скучные цифры, но и недееспособность существующей экономической модели. Изменение такой модели — задача уже политическая.

Что модель российской экономики безнадежно устарела, стало совершенно очевидно еще в 2011 г., когда статистика бесстрастно показала: рост цен на нефть уже больше не поднимает отечественный ВВП, вскоре выяснилось, что вниз, за падением нефтяных цен он по-прежнему охотно следует.

Программы перемен выдвигаются. Как и следовало ожидать, самые значимые — вовсе не из рядов парламентской или непарламентской оппозиции, а из формально или неформально близкого к Путину круга лиц. Это уже к вопросу о состоянии политической конкуренции.

Широкую известность получила программа советника президента академика Сергея Глазьева. «Финансовая газета» о ней писала. Нет смысла повторять ее в деталях, важно отметить главное. Сердцевина — изменение статуса Центрального банка и его кредитно-денежной политики. Глазьев обещает щедрую эмиссию, она поддержит инвестиции и, якобы, не приведет к росту инфляции и курса доллара. Экономика в результате пойдет в рост. Конечно, потребуется и ужесточение валютного контроля, и резкое сокращение субъектов валютного рынка, административный контроль за реализуемыми проектами.

Идеи эмиссионной поддержки экономики близки промышленникам. Поэтому совсем не случаен блок Глазьева и «Деловой России», общественной организации, представляющей интересы прежде всего несырьевого бизнеса, родившей доклад Столыпинского клуба, который в последней редакции называется «Экономика роста». Глазьев числится в его соавторах.

На последнем заседании Столыпинского клуба лидер «делороссов» Борис Титов был явно удручен тем, что «столыпинский» доклад в общественном мнении ассоциируется прежде всего и практически исключительно с Глазьевым. Борясь за «авторские права», он объяснял: идея доклада и его первая версия возникли «до Глазьева», синтез произошел потом.

Но важна не столько хронология, сколько содержание. В содержании у доклада Глазьева без соавторов и доклада Столыпинского клуба с Глазьевым в качестве соавтора есть существенные расхождения в видении геополитики. У советника президента война уже развязана, это гибридная война, которую против нас ведут США. Доклад Столыпинского клуба, наоборот, ориентирован на мир, а не на войну. Он призывает «перезагрузить отношения с Западом» и сохранять холодную голову: «Необходимо признать, что в условиях реальной технологической зависимости от импорта изоляция от Запада делает задачу технологической модернизации российской экономики практически невозможной». Раз Глазьев соавтор доклада, значит, он подписался и под этой фразой. Любопытно.

Зато в основном экономическом содержании доклад Столыпинского клуба не расходится с идеями Глазьева. Хотя с цифрами расхождения есть. Если у Глазьева годовая эмиссия 3 трлн руб., у «столыпинцев» — 1,5. Глазьев писал о ставке по кредитам для проектов реального сектора в 4% годовых, в последней версии «столыпинского» доклада целевая цена кредитов не указана. Но это вряд ли принципиально. Важно, что доклад писался, в первую очередь, для того, чтобы потеснить «монетаристов» у рычагов денежно-финансовых властей и получить, наконец, больше денег.

Понятно, что главный риск «перезагрузки» печатного станка — инфляция. Антимонетаристы едины в том, что стерилизатором новых рублей станут производственные инвестиции. У Глазьева есть и административный контроль, у делороссов главная ставка на проектное финансирование. Но в рамках любого инвестиционного проекта выход на рынок, скажем, оборудования (незагруженных мощностей не хватит) обязателен. Цены незамедлительно отреагируют.

Есть еще одна сторона. Предположим, проценты по кредитам будут глазьевскими. Не сверх текущей инфляции — тогда они были бы сегодняшними, а просто 4%. В условиях пусть пока не увеличившейся за счет эмиссии инфляции это даже небесплатно, это раздача денег с доплатой. Искушение слишком велико. Никто не гарантирует, что проект, пройдя все процедуры согласования и получив финансирование, вдруг не лопнет, не растянется во времени, не превратится в сказку про белого бычка. Откаты никто не отменял.

Вот любопытные цифры из последнего антикоррупционного доклада первого заместителя генпрокурора Александра Буксмана, он привел их 25 ноября. С одной стороны, число выявленных преступлений в сфере выполнения госзаказов выросло в 2015 г. на четверть — до 335. Это данные МВД. С другой стороны, прокурорами за 9 месяцев установлено и пресечено около 100 тыс. случаев получения так называемых откатов в сфере госзакупок. Обе цифры я привожу из одного сообщения РИА Новости, именно там есть «преступления», а есть «случаи откатов». Получается, откат не преступление.

В любом случае если проект срывается с инвестиционного крючка, а страховки от этого у «столыпинцев» нет, бесплатные рубли и инфляцию разгонят, и доллар с евро вверх взметнут.

Глазьев и «делороссы» едины в резкой, если не уничижительной критике ЦБ. О политике ЦБ Глазьев отзывается так: «В чьих интересах эта политика? Это лоббирование интересов спекулянтов и ростовщиков». Титов призывает к «промышленной денежной политике».

В центре политики ЦБ борьба с инфляцией. Как же с инфляцией обходятся «столыпинцы» и примкнувший к ним Глазьев? «Главный путь снижения инфляции — это экономический рост», — кредо столыпинского доклада. Даже как-то неловко читать. Обоснование понятно: больше товаров — ниже цены. Но это та простота, которая хуже воровства. Когда начинается экономический рост? Когда растет платежеспособный спрос. Когда растет спрос, цены растут. Именно так живет рыночная экономика.

Или вот такое предложение: «стабильно заниженный курс рубля». Но (это уже арифметика) занижение курса рубля ведет к росту цен.

Получается королевство кривых зеркал. Предлагается «реализовать российский вариант политики количественного смягчения (QE)», но там, где такая политика проводится, важнейший индикатор — рост цен, задача выйти из дефляционной ловушки, разбудить цены, чтобы подтолкнуть экономику. У нас ситуация принципиально иная — наши цены будить не надо, они всегда бодрствуют, российский вариант политики количественного смягчения переведет их и вовсе в галоп.

Эмиссионный план имеет шансы на существование, но только при мощном административном подкреплении. Предприниматели-«делороссы» эту тему в ее надзорно-контрольном виде не развивают, они хотят, чтобы деньги подешевели, но не хотят еще большего административного нажима. Но одно без другого не получается. Исходя из шансов на реализацию, «столыпинский» план в первую голову глазьевский.

У него есть альтернатива. Ее выдвигает Герман Греф. В планах Грефа и Глазьева есть два общих звена. Это задача обеспечить экономический рост и необходимость создания центра стратегического управления экономикой. Глазьев говорит об индикативном планировании и возрождении новых Госплана и ГКНТ. Греф — о центре управления реформами, ответственном за выработку стратегии и ее реализацию. Разница уже чувствуется.

Дальше — больше. Опора глазьевского плана — государство. В лице прежде всего упомянутых индикативных планов, контроля над инвестиционными проектами, банковского контроля, валютного контроля и т. д. Греф видит ключ в демонополизации экономики, в развитии конкуренции, в приватизации, уходе от развивающегося сейчас огосударствления. Он предлагает демонополизировать центр тяжести российской экономики — «нефтянку».

Можно, конечно, обвинить руководителя крупнейшего в стране банка, естественно, государственного, в лицемерии: «Врач, исцелись сам!». Но нельзя не видеть, что в качестве монополиста Греф ведет себя как белая ворона. Мало того, что Сбербанк не костенел в близком к монопольному статусу, а активно и успешно модернизировался, он отказался от господдержки, что для госмонополии совершенно несвойственно. В недавнем интервью немецкому экономическому изданию Handelsblatt Греф заявил, что поддерживает идею «полной приватизации Сбербанка».

У Глазьева двигатель роста — государство, у Грефа — частные инвестиции. Старая развилка.

Так какой план — Глазьева или Грефа имеет сейчас лучшие шансы на реализацию?

Выбор политический. Значит, приходится к политике обращаться.

Война, в которую Россия уже втянута, актуализирует план Глазьева. Он тем реальнее, чем глубже Россия увязнет в войне. Этот план открывает дорогу к мобилизационной экономике.

Но есть существенное «но». Это сама экономика. Она уже прожила квартал без падения. Вот статистика от Евгения Гавриленкова, главного экономиста, управляющего директора Sberbank CIB: за 9 месяцев чистая прибыль российских компаний выросла на 29,7%. Этот рост наблюдается в добывающем секторе (+21,6%), в обрабатывающей промышленности (+55,3%), в розничной и оптовой торговле (+30,3%), в транспорте и связи (+17,2%), в сельском хозяйстве (+46,7%).

О чем говорят эти цифры? Как бы ни коверкали нашу экономику монополии, вороватые чиновники и силовики, рыночные начала в ней уже сильны. Она не зря прожила последние 24 года. Экономика сама находит потенциал подъема. Главное — не мешать.

А когда выбор трудного решения можно отложить, в России так и поступают.

Николай Вардуль